Конверт в витрине нездешний, странный. На сургучной печати - отпечаток короны; новенькие марки похожи на старые, времен Российской империи. Адрес смахивает на посвящение в старинных романах - "Кому-нибудь, у кого есть душа". Зато выходные данные выглядят ерническим комментарием к высокопарности адресации: издательство Chichikov Press находится в городе SPIATIL. Просторечное "спятил", замаскированное латиницей, тем неожиданнее, что и конверт, и вложенная тетрадь прибыли из-за океана. Гоголевские "Записки сумасшедшего" переложены в графическую серию американским художником русского происхождения Леоном Стейнмецем и выставлены до 10 января в Отделе личных коллекций ГМИИ им. А. С. Пушкина. Стейнмец, чьи работы хранятся в нью-йоркском музее "Метрополитен", Бостонском музее изобразительных искусств и Музее изящных искусств в Филадельфии, родился в деревне в Горной Шории, а учился в знаменитой школе при Академии художеств в Москве. Гоголь - его давняя страсть. По крайней мере, на Волхонке представлены серии работ по произведениям Николая Васильевича, сделанные за последние девять лет. Впрочем, назвать графику Стейнмеца иллюстрацией язык не поворачивается. Хотя бы потому, что художник виртуозно работает на грани графической абстракции и фигуративного искусства. Над хаосом тончайших линий, обрамляющих зияние обрыва в пустоту, вдруг возникает крохотная фигура человека, воздевающего руки к небесам. Буквы поприщинского дневника складываются в берег, над которым реют сполохи клякс. Буквы и речь - его последняя твердь, на которую герой пытается опереться. Перед нами космическая драма, где человек - заложник в руках стихий. В рисунках Стейнмеца нет эпической отстраненности. Напротив, и мрачное отчаяние гоголевского героя, и трагедия Помпеи, погребенной под пеплом Везувия, переживаются как сегодняшняя боль. Этот странный эффект - переживание эпической драмы как современной трагедии - порождается во многом техникой работы художника. Тушь и акварель не предполагают предварительных набросков и не прощают ни ошибок, ни неуверенности. Художник словно импровизирует на заданную Гоголем тему, при этом тема и инструменты (перо, кисть, бритва) равно важны для вдохновения. Отдельный респект - бумаге: ее тип указан в каждой серии. Признаться, названия звучат волшебно - "Гольбейн", "Виндзор", "Ньютон" или "Фабриано", "Бристол". Сам художник предпочитает говорить о визуальной интерпретации литературы. Той, что следует не за сюжетом - за духом произведения. Эта интерпретация носит отчетливо музыкальный характер. Стейнмец работает сериями не потому, что ему нужно проиллюстрировать ряд эпизодов, но потому, что ему нужно показать изменение ритма, нарастание гула трагедии и как кульминацию ее - хаос, рушащий гармонию. Перед нами Гоголь, переложенный на музыку не немецких романтиков или даже Шостаковича, а скорее композиторов новой венской школы. И в этом смысле Гоголь, прочитанный Леоном Стейнмецем, неожиданно перекликается с "Воццеком" Берга, чья премьера прошла в Большом.